Евгений Князев

Евгений Князев


ВКУСИВШИЙ РАЙСКОГО ВИНА
рассказ

Вползи ко мне змеей ползучей,
В глухую полночь оглуши,
Устами томными замучай,
Косою черной задуши…
А. Блок


Семен очнулся от тяжкого сна, похожего на душную больничную палату с чередой незнакомых, безмолвных лиц. Его вдруг оглушил звон, словно, где-то рядом завизжала металлическим стоном циркулярная пила, разрезая серую массу головного мозга нестерпимой болью, в висках стучала кровь, отзываясь эхом на гулкие удары сердечной мышцы, словно под ухом кто-то смачно ударял пудовой кувалдой об отзывчивое, терпеливое тело наковальни. Его слегка знобило и подташнивало.
Еще вчера упругие, молодые мышцы задеревенели, и он с едва шевелил затекшими пальцами рук. Мужчина с трудом приподнял на локтях широкий торс, пытаясь освободиться от «страстных объятий» тяжелой волосатой руки своего старинного приятеля Лехи Сквары, который и во сне и наяву отличался любвеобильностью, и потому, наверное, сейчас полностью находился в во власти сладостных, эротических, предрассветных снов. Ближе к бревенчатой стене, завернувшись в шерстяной, клетчатый плед мирно посапывал еще один человек. Это был личный шофер Семена Круглова – главы богатейшей базы «Росгалантерея». Звали его Павел Егорович Серебряков или просто – Егорыч, хотя лет ему было не более, чем самому шефу, и принят он был на работу по рекомендации главного бухгалтера управления Фаины Рубан – женщины необычайной красоты, имевшую огромное влияние на Круглова.
Оглядевшись и немного адаптировавшись в сером полумраке помещения, Семен в мутном зеркале на стене встретился взглядом с незнакомцем. Его горящие, словно у затравленного хорька, глаза показались Семену знакомыми. Всегда аккуратно подстриженные волосы на голове торчали в разные стороны, малинового цвета, запекшиеся губы, будто у боксера после тяжелого боя, вывернулись наружу, желтые щеки обвисли, пугая дряблостью и темными печеночными пятнами.
«Неужели это я, - Круглов провел рукой по лицу, человек в зеркале повторил его движение, - во, блин нажрались, сколько ж времени прошло, никак три дня коту под хвост, даже винтовки не расчехлили» - он с горечью посмотрел на сиротливо прижавшиеся в углу избы два охотничьих карабина в брезентовых чехлах. – И это называется поохотились на кабана. А где, кстати, наш егерь, может, под топчан завалился или пошел собак кормить? То-то бедолаги выли всю ночь, навевая тоску на всю округу, волки и те, наверное, миль на сто разбежались, не то что уж изюбры.- Семен пригладил всклокоченные волосы и встал, с хрустом разминая кисти рук.
Отголоски прошедшей ночи пронеслись в мозгу сладким туманом, навевая воспоминания о любимом образе. Фаина – эта стройная тридцатилетняя женщина, как говорят в самом соку, - вот кто снилась ему сегодня, вот чье тело он так нежно ласкал, утопал в блаженных поцелуях ее пухлых и сладких губ, чьи черные густые волосы щекотали его обветренное и покрытое щетиной лицо, ее смуглая бархатная кожа на груди и животе вызывала в Семене просто какой-то, животный взрыв небывалой энергии…., но, все это было только во сне. Он любил эту женщину странной, даже для себя, любовью, боясь хоть на мгновенье поднять на нее влюбленный взгляд и увидеть в ее оранжево-кошачьем блеске глаз насмешливый отказ. Пожирающий душу кошмар продолжалось уже многие годы и этот, казалось всемогущий и сильный мужчина, как Семен Круглов, ничего не мог изменить. Ежедневная, ежеминутная, душевная пытка иногда превращала Семена в зверя и он, с какой-то тихой радостью закомплексованного фанатика, сполна отыгрывался на подчиненных.
Еще ни одна женщина, как в его коллективе, так и при случайном знакомстве, начиная от молоденьких практиканток и кончая матерыми светскими львицами в высшем обществе, не могла устоять от настойчивого, идущего на любые уловки для достижения своей цели, мужчины. Но, вкусив сладость победы, он быстро остывал и переключался на новый объект своей неутомимой страсти и только эта недоступная Фая Рубан, как кость в горле, не давала ему покоя. Что в ней было такого загадочного, мифического, колдовского он не мог понять, она не укладывалась в его мозгу, и ведь замуж то вышла за простого курсанта ДВВИМУ – Стаса Колдина, которого Семен знал с детства и никогда не считал своим соперником.


-ХХХ-

Сотрудниц Круглов принимал на работу через свой знаменитый итальянский диван, обитый бархатом под цвет леопарда и занимающего почти треть, смежной с его генеральским кабинетом, комнаты. Но как этот, радующий женщин ловелас, не пытался заманить свою несговорчивую Фаечку на ложе любви – все его красноречие пресекалось одним взглядом миндалевидных, на половину матово-белого лица, глаз. Эти глаза сопровождали его повсюду, вот и сейчас в темном углу избы они отчетливо высветились знакомыми радужными дугами, словно там, в темном, затянутом паутиной углу, за занавеской притаилась запыленная икона божьей матери.
Семен с нескрываемой злобой стукнул по огромному, грубо-сколоченному столу, сработанному из красного ясеня, который угрюмо загудел, звякнув посудой с недоеденными остатками лесной пищи - жареной изубрятиной и рябчиками. Первый лучик солнца из крохотного, размером с книгу оконца, высветил середину стола с парой дюжиной пустых разнокалиберных бутылок, украшенных яркими этикетками армянского коньяка и русской водки, которые дружно соседствовали с прямоугольными «Джонни Волкером» и «Абсолютом».
«Неужели все выжрали, волки?» - от этой мысли у него заныло внизу живота и пересохло в горле. Он тяжело, как после затяжной болезни поднялся и подошел к оконцу, затянутому звездной паутинкой узоров морозного утра. Во дворе он увидел базовский полноприводный микроавтобус «Хайс», что он приобрел недавно для таких вот поездок. Серая, изящная «Тойота», припорошенная первым ноябрьским снежком, одиноко и покорно вжалась в колею снежного покрова, уткнувшись широким бампером в двери сарая. Своей угрюмой безысходностью она напоминала брошенного нерадивым хозяином и отработавшего тяжкий рабочий день молчаливого мерина с потухшим взглядом больших слезящихся глаз.
-Эй, алкаши, подъем! – звонко скомандовал Круглов, удивляясь силе своего голоса. Он легонько пнул Леху ногой в открытый бок, отчего тот лишь что-то буркнул и еще сильнее зарылся в овчинный тулуп с головой.
-Дай поспать, шеф, голову поднять невозможно, - послышалось из под тулупа его недовольное ворчанье.
-Ну, спите, все проспите, охотнички. – Семен наклонился и взглядом ревизора прошелся по содержимому ящиков под столом. Пусто. Тут взгляд его остановился на открытой картонной коробке прямо у его ног. Внутри коробки, поблескивая стальной головкой, словно солдат на посту, вытянулась постойки смирно, полная бутылка Смирновской водки.
-Надо же, как это тебя, красавица, пропустили, не заметили, - раболепно улыбнулся Круглов, ловя себя на мысли, что радуется этой находке, как последний алкаш - работяга с его складов, напичканных сотнями ящиков всевозможного спиртного. Ведь база «Росгалантерея» во времена перестроек стала просто вывеской, прикрытием, а основные деньги уже давно делались на торговле спиртным, перепродаже цветного металла и спекуляцией всевозможным китайским барахлом.
-Как ты, матушка, кстати, - громко, почти с восторгом произнес Семен, - видно есть бог на свете, избавит христианина от страданий.
Он резко встряхнул бутылку, предвкушая освобождение от давившей голову и грудь горько-свинцовой тяжести разложившихся алкидов и ловко откупорил штоф. Пробка щелкнула, как затвор винтовки, вгоняющего патрон в ствол. По взмокшей спине пробежала мелкая дрожь, когда огненная вода радостно забулькала в граненый стакан. Семен свободной рукой пощупал кожаный пояс под байковой рубашкой, где на круглом волосатом животе в тепле и уюте мирно ждали своей участи двести хрустящих стодолларовых банкнот. Эту сумму сегодня надо было поменять на новенький серебристый «Лэнд Круизер», переправленный совсем недавно под заказ с острова Хоккайдо японскими угонщиками для русских воров и рэкетиров.
Круглов секунду помедлил, рассматривая искрящуюся жидкость на свету, затем перекрестился и залпом, на одном дыхании выпил. Мгновение спустя в желудке запекло так, словно в него вылили расплавленный свинец, а на глаза навалился вечный мрак. Глазные яблоки, затвердевшие как камень, стали быстро распухать, вываливаясь из орбит и давя всеми нервными окончаниями на отмирающие клетки головного мозга. Он закричал так, как не кричал никогда в жизни. Молодой организм, вдруг почуяв веяние холодного дыхания вечности, весь напрягся, мобилизуя все свои ресурсы и жизненные силы, но противостоять огромной дозе метилового яда, который мгновенно уничтожил все жизненно-важные органы, было невозможно.
От крика с шумом и мерзким карканьем сорвалась с деревьев стая воронья, устроивших ночевку на широких лапах елей рядом со сторожкой. Перелетев на соседние деревья, они, недовольно ворча и перекликаясь, косились, склонив головы на бок, на заснеженную избушку, из которой по всей тайге разносились дикие вопли о помощи.
-Я ничего не вижу, я ослеп, помогите, я умираю, - стонал еще недавно полный сил мужчина. Он перевернул стол и катался среди битой посуды, снеди и бутылок, в одной из которых еще оставалось смертельная доза, но об этом не знали мечущиеся по избе двое мужчин, пытающиеся что-то понять и помочь своему товарищу.

- ХХХ –

Плоский мерцающий монитор компьютера корейской фирмы «Самсунг» вот уже битый час радовал глаз сменяющимися картинками осеннего леса. Багрово-красный листопад кленовых листьев плавно переходил в унылые пейзажи вспаханных озимых полей и прозрачных, горных рек, струящихся между отвесных, серых скал, покрытых у основания синеющим хвойным лесом с заснеженными вершинами, сверкающими всеми цветами радуги в лучах божественного светила.
Фаина Петровна прикрыла отяжелевшие от работы за компьютером веки и подушечками пальцев слегка помассировала глаза. В кабинете быстро темнело, за окном один за другим зажглись два прожектора, вырвавшие из темноты проходную базы, где рядом с полосатым шлагбаумом была припаркована крохотная Хонда – Сити ярко красного цвета с помятой правой дверцей – результат неудачного маневра Фаины Петровны, считавшей, что на дорогах, как и в жизни, мужчины при любых обстоятельствах должны уступать место красивым женщинам. Рядом, с будкой охранника, на деревянном крыльце, лежала крупная кавказская овчарка. Она, не мигая, смотрела на тускло освещенное окно третьего этажа кирпичного здания управления.
Когда овчарка была щенком, Фаина дала ей романтическую кличку Джульетта, и она к ней прилипла, как говорится, намертво, не смотря на грозный нрав сучки. Джульетта стала любимицей всего управления, особенно неравнодушна к милому пушистому созданию была главбухша. Она каждое утро останавливалась у проходной и угощала щенка то палочкой печеночной колбаски, то копченой говяжьей рулькой. Частенько Джульетта ждала красную машину далеко за пределами базы и, улыбаясь по - собачьи, осторожно брала из рук женщины мясное лакомство, виляла коротким обрубком хвоста, неизменно чихая от потоков горьковато-сладких запахов французских духов, исходящих от своей хозяйки.
Фаина Петровна помахала из окна рукой своей любимице, затем прошлась по кабинету, нервно пощелкивая большим и безымянным пальцами, чем выдавала свое раздражение. Да, она нервничала, так как ждала два звонка. Один из тайги, от личного шофера, с которым судьба свела ее еще до знакомства с Кругловым.
Павел Серебряков в свое время, отсидел два года за злостное хулиганство, состоящее лишь в том, что как - то изрядно перебрав, в три часа ночи стал ломиться в двери одной из своих невест, а когда вышел ее папаша с бейсбольной битой, то, не раздумывая, отправил старика в глубокий нокаут. Старику и было -то всего сорок пять годков от роду, но это не повлияло на решение суда. Оттрубив от звонка до звонка, Павел пристроился плавруком на лето в спортивный лагерь «Спартак», раскинувший свои белые, словно паруса скоростного клипера, палатки в бухте Мелководной, что на мысе Песчаном. Избалованной материнской любовью и лаской Фаине, после девятого класса, угораздило по прихоти родителей «отдыхать» в этом райском уголке, откуда в утренние часы, когда свежий океанский ветер разгонял черную массу смога, хорошо просматривался Владивосток на другом берегу Амурского залива.
Ежедневные, июньские дожди и полчища комаров не очень - то располагали к плаванию в прохладных, морских водах, поэтому все свободное время плаврук Серебряков отъедался после скудной лагерной пищи, отсыпался и успешно ухлестывал за молоденькими, статными тренершами. Фаина, обладая особой привлекательностью не только своей смуглой мордашки, но и округлыми формами тела, тоже попала в поле зрения Серебрякова. Павел, как бы взял над девчонкой шефство, оградив девушку от назойливых и безрассудных сверстников. И это нравилось Фаине. Ухаживания тридцатилетнего, со скромной корявой наколкой в виде фиолетовых куполов церкви на груди молодого мужчины, придавало ей особый статус среди подруг.
Фаина слегка побаивалась Серебрякова, но от него веяло такой мужской силой, уверенностью и романтикой, что весь месяц Фаина находилась на какой-то высоте женского блаженства, тем более, что Паша не позволял себе даже поцеловать девчушку, ему этого хватало темными ночами с лагерной поварихой Валюшей, высокой девушкой с большой грудью и бедрами. А в это время Фаина смотрела сладкие сны и не хотела просыпаться.
Так бы и расстались навсегда Павел и Фаина Рубан, но судьба не зря сводит людей, чтобы просто так расставить, развести их в разные стороны. Они встретились снова только через десять лет, когда Фаина уже была замужем, имела ребенка и работала у Круглова, а Павел после очередной отсидки шлялся по городу в поисках денег или случайного заработка. Ему предложили подработать на автозаправке в центре города, и вот он в синем комбинезоне с заправочным пистолетом в руках вдыхает своими, уже пораженными спорами туберкулеза легкими, бензоловые пары и заправляет сверкающие машинки богатых и не очень бедных автолюбителей. Что и говорить, в свои сорок с небольшим лет, он не мог накопить деньжат даже на скромную «Королку», хотя к чему она ему, он ведь никогда и не копил. Как только появлялись шальные деньги, он избавлялся от них, как наркоман от своего смертельного зелья. А мест для этого в городе становилось все больше и больше. Ночные клубы, казино, просто рестораны и забегаловки с бассейнами и массажными, словно клещи, впившись в тело, не отпускали человека, пока у него хоть немного шелестела в кармане валюта любого достоинства.
Вот подъехала очередная потертая Хонда, Павел воткнул пистолет в горловину бензобака и подошел к плавно открывающемуся затемненному стеклу на помятой дверце.
-Мне полный бак, Паша.
Серебряков вздрогнул, знакомый голос, словно из глубины веков, заставил напрячься его давно не тренированную память. Он, наклонившись, вгляделся в миловидную женщину за рулем, пытаясь разглядеть знакомые черты. И, хотя голова ее была обмотана блестящей, атласной косынкой, он без труда узнал бы ее - его первую, чистую и непорочную любовь.
-Фаина, ты, девочка моя, как я рад!
-Ну, предположим не девочка и не твоя, - улыбнулась Фаина, изящно приподняв большие матовые очки.- Ты что здесь делаешь? - Кивнула Фаина в сторону разукрашенного рекламами «Шелл» и «Мобил» здания автозаправки, - не мог себе ничего лучшего подыскать, держи мою визитку, позвони на днях, я для тебя придумаю что-нибудь получше. Она нажала на акселератор, и красная Хонда бесшумно сорвалась с места, оставив наедине с воспоминанием бедного Пашу Серебрякова.
Он внимательно рассмотрел визитку, ухмыльнулся, вспоминая что-то свое, и синей от наколок рукой засунул золоченую картонку в нагрудный карман рабочего комбинезона. На следующий день он уже в качестве двоюродного брата Фаины восседал перед внимательным взором босса. Круглов просмотрел документы Серебрякова, еще раз изучающее осмотрел заостренные черты лица, татуированные кисти рук, это насквозь пропитанное запахами вонючих, переполненных камер существо - протеже Фаины Петровны. Конечно же, он понимал, что перед ним обычный зэк, никакого отношения не имеющий к его главному бухгалтеру, но во - первых он не мог отказать Фаине, которая последнее время начинала подавать надежду и оказывать признаки внимания к шефу, во-вторых ему непременно хотелось заглянуть в прошлое своей несравненной и неприступной богини. Может, и не такое оно было безмятежное, как указано в анкетах, или те немногие интимные тайны, что он выведал у своего приятеля Стаса во время дружеских попоек в сауне, было лишь вершиной айсберга загадочной женщины. Стаса Колдина, кстати, он пристроил у себя тоже по просьбе все той же Фаины Рубан, не изменившей фамилии после замужества, а этот факт наводил на размышления. Близких людей к своему кругу людей Круглов обязан был знать от и до.
-Короче, мне нужен верный, неболтливый человек, – твердо, без предисловий начал Круглов, - с пьянкой и курением придется распрощаться навсегда. Если это тебя устраивает, то с завтрашнего дня принимай новый «Краун», Фаина Петровна сказала, что ты классный шофер, и я ей верю.
Паша Серебряков действительно отменно водил любую машину. В лагере он работал в мастерской, где для «кума» собирали по частям из битых иномарок вполне приличные авто. Часть из них уходили на рынок и по поддельным документам колесили по ухабистым дорогам России. Оставшиеся, наиболее привлекательные, с хорошей ходовкой и неубитыми двигателями, «кум» презентовал начальству, да и сам он был «неплохой» ездок, раз в месяц менял себе машину, разбитую вдребезги по пьянке. Павел всегда удивлялся, как это бог бережет такую законченную сволочь, вскоре он по лагерной почте узнал, что «кум» все же влетел в бетонное ограждение своего же коттеджа вместе с двумя такими же лагерными псами. Мертвецкое опьянение на этот раз не помогло ни одному из этих проклятых всеми зэками волков в погонах.
Единственно доброе, что удалось получить Паше за решеткой – это умение хорошо разбираться в машинах и великолепная водительская практика. Когда «кум» раз в полгода устраивал собственное ралли вокруг зоны на битых «тойотах» и «нисанах», Павел Серебряков не раз получал главный приз – три дня свидания с девочкой из соседнего женского лагеря в маленькой комнатушке с железной панцирной койкой, столом и стулом. Водку и марафет Павел добывал здесь же через охранников за «заработанные» в карты деньги. Руки у него действительно оказались золотые, что при виртуозном раскладе карт, что при работе с двигателем любой марки.
Итак, Павел действительно оправдал надежды своего нового шефа. Он прекрасно водил и разбирался в машине, был опрятен и точен, с водкой он давно завязал, предпочитая государственным суррогатам густой, наваристый чифир из хорошего цейлонского чая, но вот насчет верности…. Через месяц работы Фаина, как - бы между прочим, подсела к нему в машину, когда Павел ожидал Круглова у ворот проходной. Она расспросила о делах, с легкой иронией вспомнила безмятежное детство, призналась, что Павел, был ее первой любовью, на что Серебряков, скосив на Фаину глаза опытного и битого жизнью человека, спросил.
-Что-то нужно, я должен отработать.
Фаина не ожидала такого прямого вопроса и на секунду смутилась, но, мгновенно собравшись, также спокойно продолжила.
-Дело очень деликатное, его можешь сделать только ты. Если все пройдет удачно, у нас будет все, возможно и любовь.
Павел вскинул брови и с интересом посмотрел на женщину.
-Как люди меняются, - сказал он, как бы в пространство, - говори что делать, ты ведь знаешь, я твой должник и, наконец, ты мне нравишься как женщина, как нравилась тогда в свои пятнадцать.
-Ну, вот и ладненько, слушай и запоминай.
После разговора Фаина вышла из машины и, присев на корточки приласкала огромную кавказскую овчарку, бросившуюся к ней на грудь.
-Ты моя, единственная, верная девочка, - прошептала женщина на ухо скулящей и обдающей ее жарким дыханием, собаке, - скоро твоя хозяйка уладит дела и заберет тебя к себе, потерпи Джульетта.

- ХХХ-

Другой звонок из Москвы от Стаса Фаина ждала с еще большим нетерпением. Муж пообещал позвонить, как только уладит все дела и подпишет документы по приватизации базы в Главном управлении треста. После того как документы оформят на нее, как на исполняющую обязанность генерального директора, можно было переходить к следующей фазе осуществления ее блестяще задуманного и коварного или, как она считала, вполне приемлемого для сегодняшнего времени, плана. Фаина Петровна просчитала все точно, все, как казалось женщине и бухгалтеру, до последних мелочей. В то время, как Круглов отправил Стаса, своего зама по общим вопросам, оформлять документы на приватизацию базы в Москву, Фаина договорилась с местными дилерами о поставке для шефа новой «игрушки» - «Круизер» последней модели, который должны были доставить прямехонько из Японии, с острова Хоккайдо в Рудную пристань. Вся таможенная служба небольшого порта уже давно была прикормлена Семеном Кругловым, и через зеленый коридор машины различных марок беспрепятственно проходили на территорию России, а затем и базы, откуда с накруткой распределялись богатым дядям и тетям.
Единственным человеком в управлении, кто не имел сегодня новенькую иномарку, была Фаина Петровна, но она и не спешила, выжидала до поры до времени. Ничего, скоро все будет по иному, скоро все это будет ее и эта база и все машины и квартиры, все…. Не зря же она третий год терпит назойливые приставания неугомонного Круглова, лавируя между шефом и мужем, как нежный лепесток розы в бурном и мутном потоке.
-ХХХ-

А ведь когда-то она была уже на грани того, чтобы выйти замуж за Семена Круглова. Ведь с этим пухленьким и рыжеволосым парнем она была знакома уже более десяти лет, и он неоднократно при живой, родной жене делал ей предложение. Мнение Стаса его мало интересовало, он уже не друг, он подчиненный, а Семен первый познакомился с Фаиной и, наверное, любил эту женщину. Впервые Семен увидел ее после окончания Торгового института.
Фаина Рубан, в то жаркое лето, поступала на первый курс бухгалтерского учета ДВИСТа, в своем родном городе Владивостоке. Она и еще две ее новые подруги с подготовительных курсов вышли перекурить под козырьком главного корпуса института, из стен которого вышли практически все преуспевающие торгаши портового города. Сегодня из стеклянных дверей потоком выливалась на улицы города дипломированная, золотая молодежь. Восторженные крики парней и улыбки девушек привлекали внимание прохожих. Им уступали дорогу повидавшие жизнь сорокоты и желторотые юнцы. Первые иронически улыбались, последние восторженно провожали взглядами новое поколение, но и те и другие знали, что сегодняшний праздник уже завтра превратится в серые будни с кучами проблем и ворохом забот, но сегодня был их праздник, и они хотели взять от него все сполна.
Среди пестрой толпы шагал и Семен Круглов. Он никогда не комплексовал из-за своего небольшого роста, конопатого, вздернутого девичьего носика, черных, медвежьих глаз и круглого животика. Это был вполне уверенный в себе молодой человек, который за свои двадцать два года убедился, что внешность для мужчины важна лишь для фотографии на обложке журнала, или при первых минутах знакомства, все остальное было при нем. Это и острый ум, и сильный характер, и обаяние, которым он пользовался в любых ситуациях, особенно, при обольщении женщин. Семен шел прямиком к девушкам, улыбаясь во весь свой голубиный ротик, помахивая маленькой ладошкой, как своим старым знакомым.
-Привет, девчонки, на кого учиться собираемся, - он обеими руками обнял за талию двух подружек, отчего те взвизгнули и съежились, словно испуганные подростки. Фаина отступила на шаг и от такой неслыханной наглости поперхнулась дымом своих любимых сигарет «Салем».
-Семен, - представился парень, артистично наклонив голову. – Только что защитил диплом, приглашаю дам, прямо сейчас, в мой ресторан «Приморье». С завтрашнего дня меня взяли на должности замдиректора, почту за честь познакомиться с такими прелестными барышнями за бутылкой хорошего венгерского вина.
Фаина критически осмотрела нового знакомого, пока тот рассказывал пошленький анекдот про первокурсницу и профессора с тряпочкой, затем усмехнулась и, затушив окурок о бетонный парапет, пошла к выходу. Сзади послышались торопливые шаги, и кто-то крепко ухватил ее за руку. Девушка сморщилась от боли.
-Отпусти, мне некогда.
-А вот у меня с этого момента всегда есть время для тебя, - Семен произнес это спокойно, без вызова, даже чуть смутившись. – Приходи, прошу тебя, а на счет математики не переживай, если придешь – считай, уже зачислена. Девушка вырвала руку и, гневно сверкнув глазами, ставшими вдруг похожими на глаза пантеры, потревоженную во время сна после утомительной охоты, скрылась за дверьми читального зала.
Фаина вовсе не собиралась верить этому болтуну, она с детства усвоила отцовский наказ, подполковника в отставке, мечтавшего остатки жизни провести в далеком и холодном Санкт - Петербурге – городе своей мечты. Он ненавязчиво, но с нудным постоянством военного человека твердил дочери: «Всего в жизни надо добиваться самостоятельно, только честным, добросовестным трудом…», а потому весь оставшийся день, повинуясь заветам правильного родителя, Фаина, сморщив хорошенький носик, зубрила формулы, строчила шпоры, примеряя исписанные мелким почерком бумажные гармошки под кружевные резинки на стройные, цвета слоновой кости, словно полированные ножки, в области бедра. Во время этого занятия и прозвенел роковой звонок, который резко перевернул всю ее прежнюю жизнь.
-ХХХ-
Как Семен вычислил номер ее телефона, осталось загадкой до сегодняшнего дня, тем не менее, внутренне она была готова к этому звонку, она даже тайно ждала его услышать, да и любопытство взяло верх, кому не приятно ухаживание пусть не очень симпатичных, но настойчивых и смелых ребят. И вот она, переодевшись в новую широченную джинсовую юбку, обильно украшенную разноцветными полудрагоценными камнями и прозрачную индийскую марлевку, прицепив для прикрытия поводок с карабином к ошейнику скулящего спаниеля, по кличке Хантер, вышла на освещенную огнями улицу. Ведь дом ее находился прямехонько напротив гостиницы «Приморье» с одноименным и хорошо известным своей кухней рестораном на первом этаже.
Суетливый кокер тщательно обнюхал кроссовки подвыпившего Семена и его высоченного приятеля в форме курсанта ДВВИМУ – местного высшего мореходного училища. Закончив собачью работу и облегчив свой натруженный за день мочевой пузырь, Хантер уставился влюбленным взглядом на хозяйку, ожидая команд. Но у хозяйки неожиданно, за все ее семнадцать лет вдруг как-то не по детски вздрогнуло и часто забилось сердечко, как у голубки в опытных руках птицелова. Сквозь тело пробежал какой-то радостный разряд чужой положительной энергии, и юное тело с радостью приняло сигнал. Она поняла, что энергия исходит от стоящего напротив, высокого чуть покачивающегося и совсем не примечательного парня. Это был Стас Колдин, будущий судоводитель, боксер и к великому разочарованию Фаины – неисправимый бабник и лгун.
Сколько в будущем придется претерпеть бедной девушке из-за слабости своего избранника к женскому полу, а особенно к легко доступным подругам Фаины, известно лишь, наверное, огромной кавказской овчарке Джульетте, с которой женщина каждое утро разговаривала о всех своих проблемах. Подруги соблазняли Стаса не из-за каких-то особенных мужских прелестей, просто, чтобы сделать «приятный» сюрприз любимой подружке, хотя, наверное, Стас считал себя неотразимым и все победы приписывал только своему обаянию и сплетням о своих мужских достоинствах. В конце - концов к тридцати годам Фаина нашла в себе силы избавиться от всех подруг, но Стас, пока был при ней, и она с холодной расчетливостью умной, восточной женщины камень за камнем строила, как ей казалось, свое светлое будущее.
-ХХХ-

Но все это будет потом, а сейчас, теплой июльской ночью, когда из открытых окон ресторана плавно растекалась дурманящим медовым запахом отцветающих тополей божественная мелодия Джулай монинг, неувядающей английской группы «Юрай Гип», Фаина в прямом смысле слова растаяла, жизнь покатилась под откос.
Стас, скованный неосторожно брошенным взглядом девушки, замер, он казалось, пытался что-то сказать, но уста лишь едва шевелились, напоминая безобидную овечку, жующую свежую травку у вершины неприступной скалы. Его глаза, чуть блестящие от принятого спиртного вдруг вспыхнули тысячами костров, заискрились миллионами ярких звезд в бездонном взгляде девушки.
-Вы, Фаина? – наконец произнес он, - Саша Блок сто лет тому назад уже написал про вас.
-Что же такое мог знать про меня Саша Блок еще сто лет тому назад? – озорно улыбнулась Фаина.
-А вы послушайте:
«Вот явилась. Заслонила
Всех нарядных, всех подруг,
И душа моя вступила
В предназначенный ей круг.»
-Ты что, Стас, перепил, чего это тебя понесло, какой круг? - Семен помахал рукой перед немигающим взглядом приятеля, проверяя его реакцию, но боксера словно парализовало. Он, как загипнотизированный мышонок, шагнул навстречу к девушке, положил тяжелые руки ей на плечи и продолжил:
«Золотой твой пояс стянут,
Нагло скромен дикий взор!
Пусть мгновенья все обманут,
Канут в пламенный костер!»
-Ну, уж нет, с меня хватит, - Семен отстранил приятеля от притихшей и опустившей голову девушки, - сегодня ни каких костров и мгновений, не порть мне праздник, братишка, а то обижусь и украду Фаину, будешь искать и никогда не найдешь, - он наигранно засмеялся, - тебя просто невозможно ни с кем знакомить, сразу начинаешь мозги девчонкам морочить, лучше пойдем обратно в кабак, там публика простая и без стишков все понимает, - он ухватил упирающуюся Фаину под руку и потянул к открытой двери ресторана, откуда уже неслась унылым смычком по затертой, цыганской скрипке забойная еврейская мелодия «семь сорок». Местные лабухи профессионально исполняли этот шлягер по заказу разогретой публики, как правило, под занавес закрытия ресторана, откуда вся, еще не достаточно отдохнувшая публика, плавно перемещалась в одноименный ночной дансинг - клуб, чтобы в пропитанном потом сотен беснующихся юнцов зале, уже под действием заветных «колес» насиловать свое молодое тело до рассвета в громе железного рока и мерцающем тысячами цветных юпитеров прокуренном зале.
-Я не могу, - сопротивлялась Фаина, у меня Хантер.
-Ничего и спаниелю найдем местечко, будет наших местных героинщиков гонять, а Стас своими кувалдами поможет песику.
-Нет, нет, ребята, только не сегодня, я завтра сдаю математику, это серьезно.
-Да мы завтра все порешаем с экзаменами, - успокаивался Семен, - я эту публику давно знаю, твое дело – только появиться.
-Нет и нет, я пойду , извините, спасибо за приглашение и вас, по-моему ждут, - улыбнулась Фаина, кивнув на двух, вызывающе накрашенных в супер коротких мини юбках, девушек. Они нервно прохаживались по фойе и бросали обиженные, непонимающие взгляды в сторону Стаса и Семена.
-Я вас провожу, - нашелся Стас и легонько дотронулся до маленького локотка девушки. Она вздрогнула и посмотрела на Стаса. В ее взгляде застыл вопрос, понятный любому влюбленному. «Ты серьезно, не шутишь?», но, сохраняя безопасную дистанцию, Фаина все же отдернула руку.
-Не надо, здесь близко, - она легко, словно змейка, вывернулась из объятий неуправляемого влюбленного юноши и быстро пошла через дорогу к своему дому. Стас догнал ее уже у подъезда и, развернув за плечи, серьезно произнес:
-Фаина, я люблю тебя, выходи за меня замуж.
-Ты что сумасшедший, или пьяный, - девушка нервно засмеялась. В груди у нее похолодело и противно заныло в пояснице. – Ты что, всем так говоришь, - обиженно поджала губки девушка, словно ее оскорбили самыми последними словами.
-Я не пьяный и никому до тебя об этом не говорил, - Стас прикоснулся губами к бархатной, как кожица персика, пухлой щечке. Фаина не отстранилась, а, только закрыв глаза, часто дышала, затем встрепенулась и, вытянув руки вперед, отпрянула от парня.
-Если хочешь, позвони мне завтра - сказала она на прощанье и скрылась в просвете лифта.
Стас помахал рукой и вышел во двор. Он достал пачку «Кэмела» и закурил, руки его дрожали.
-Давай к нам, - услышал он голос Семена, - хватит на сегодня поэзии, пора прозой заняться.
-ХХХ-

Два звонка…. Фаина осторожно подняла трубку. Она уже чувствовала, что это те самые колокола, возвещающие о смерти.
-Фаина, дорогая девочка, все вроде бы получилось, шеф, как ты и предполагала, нашел свою последнюю бутылку, - голос у Павла дрожал.
Фаина Петровна замерла. Женщина вдруг ясно представила, как все произошло, и внутренне ужаснулась. Она поняла, что сделала что-то неправильное, но отступать было некуда.
-Ну, Паша, говори яснее, нас никто не прослушивает, что там у вас?
-Егерь Матвей ввязался. Я-то думал он смертельно пьяный валяется где-нибудь в сарае, а этот старый хрыч накормил собак и спокойно спал в нашей «Тойоте», а когда все это произошло, он со Скварой прокачал шефа огромной клизмой отваром из манжурского ореха. И откуда в этой хижине клизмы ума не приложу! После этой процедуры Шеф стал подавать признаки жизни, и мне пришлось везти его в районную больницу. А что мне оставалось делать!?
-Ну и козел ты, Паша, - голос у Фаины стал грубым и властным, - простейшее дело загубил, где сейчас Семен?
-В реанимации, но шансов на выживание один из ста.
-Мне этот один из ста может стоить всей моей остальной жизни. Ты деньги то у него вытащил, надеюсь, хоть этому тебя жизнь научила или разучился профессии на приличной работе.
В трубке стояла тишина, только как из могилы тянуло неприятным звоном посторонних шумов, словно кто-то безмолвно перешептывался о содеянном, и с явной поддержкой посмеивался, принимая в свои ряды очередных членов предателей и убийц.
-Фаина Петровна, - спокойно продолжил Павел, - поверь мне, я за свою жизнь сполна насмотрелся на такие штучки, гарантирую тебе, он - не жилец.
-Если это так, - Фаина сделала долгую паузу, - послушай женщину, но не делай наоборот, иначе у нас дальше дел не будет. Так вот, наверняка местный участковый вас будет расспрашивать, копать. В сторожке ничего не трогай, не подчищай, а как уладишь дела, лети ко мне. Семушка выкарабкается или нет – это уже не важно, звонил Стас из Москвы – вся база оформлена на меня. Пакет документов через сутки будет в моем кабинете, так что действуй.
-Слушаюсь, хозяйка.
Фаина почувствовала иронию в словах своего подельника и бывшего возлюбленного и чтобы смягчить напряжение уже более теплым голосом, словно кошка промяукала.
-Паша, я тебя жду, ты мне нужен.
-А как же муж?
-Пока он там летает – я оформила развод.
-Ну, ты блин, волчица, Фаечка, - в трубке хохотнул зэковский голос, - я даже в лагере таких не встречал.
-Встречал Паша, - когда мне было пятнадцать, Короче, разговор окончен, жду тебя и готовлю людей на базе. Мне здесь нужен надежный и верный помошник - все.

-ХХХ-

Двухместный золотисто-серый «Прадо» шел на предельной скорости в сторону города. В салоне автомобиля стояла тишина, лишь мелодично позвякивали колокольчики – знак того, что водитель перешагнул первый, запретный, скоростной барьер, но хозяйку тяжелой и послушной машины это не смущало. Она была на вершине счастья. Два дня, что Фаина провела с Павлом в таежной заимке недалеко от горнолыжной базы в Арсеньеве – были, пожалуй, лучшими днями в ее жизни.
Уже смеркалось, но когда машина легко выходила на вершину одного из перевалов – день будто бы возвращался багровыми закатами за кромкой соснового леса, чтобы потом опять уступить место настойчивой мгле, превращающий летящие мимо деревья в сплошную темную массу.
-Фаинька, девочка, выключи дальний свет и сбавь скорость, не гони, - почти умолял Павел, с удивлением и обожанием рассматривая в полумраке салона знакомый профиль, пышные волосы и улыбку, которая даже в темноте светилась упрямством и любовью. Фаина волновалась и потому женские запахи, смешанные с французскими духами обильно растекались по салону.
-Отстань, сегодня мой день, - Фаина повернулась к нему и потянулась за поцелуем, но затем тряхнула головой и засмеялась.
Машина вильнула, но Фаина быстро выровняла ее и опять вдавила педаль акселератора.
-Хороший ты, Паша, мужик, но через - чур осторожный. Я даже подумала ты и со мной долго осторожничать будешь, но ты меня не разочаровал. – Она чмокнула в темноте губками и опять улыбнулась, глядя на Павла. Затем притихла, вспомнив сильные Пашкины руки.
«Какой он оказался ласковый, а с виду свирепый, неудовлетворенный и голодный волк». Фаина положила теплую ладонь на жесткое колено мужчины, отчего тот затрясся легкой дрожью.
-Все, Паша, все получилось так, как я задумала. Я всегда знала, что добьюсь своего.
Павел кивнул головой и звякнул зажигалкой, осветив прекрасный силуэт. Сладковатый дымок пополз по салону.
-Скоро КП, давай я сяду за руль – опять попросил Павел.
-Нет, я сказала, нет, - Фаина, будто дразня судьбу, вдавила педаль акселератора до упора. Колокольчики звенели также привычно, словно это была запись какой-то особой, утонченной мелодии.
Машин на трассе почти не было, но даже и те, что попадались навстречу, пытались прижаться к противоположной бровке, не желая иметь дела с этой золотисто – серой птицей, из глаз которой мощные лучи разрезали темноту осенней ночи.
Удара они не почувствовали, они уже были на небесах, когда машина, зацепив бровку, врезалась в стальной столб. Одинокий столб на дороге, очевидно, долго поджидал подходящую жертву, и вот она прилетела - золотая птица. Он лишь слегка согнулся и протяжно загудел, когда красавица птица, вылетевшая из темноты, ударилась грудью о его несгибаемую стальную плоть. Смерть с радостью приняла в свои объятья двух влюбленных, когда еще свернутая, словно штопор, хромированная стальная дуга не звякнула где-то впереди метров за сто от трагедии.
Машина развалилась на две половины, но еще дышала горячим двигателем, из которого, словно кровь, расползалось по мокрому асфальту дымящееся масло. В груде железа можно было увидеть рваный кусок цветного шифонового платья и белую туфельку. В луже масла поблескивали золотые часы «Ролекс» - подарок Фаины своему возлюбленному.

-ХХХ-

По узкой, извилистой тропинке поднимались двое мужчин, лавируя между оградками могил и надгробий. Один в черном костюме, больших черных очках и с тростью с трудом удерживал на широком кожаном поводке большую рыжую кавказскую овчарку.
-Джульетта, не тяни так, успеем, у нас теперь много времени.
Мужчина шел, запинаясь, слегка закинув голову назад. Под руку его придерживал высокий накаченный малый в черной майке, джинсах и рюкзаком за спиной.
-Стас, как ты не проследил, не мог что - ли место у дороги купить.
-Да не переживай, Семен, уже пришли.
Стас скинул брезентовый рюкзак, достал кусок замши и протер небольшой квадрат черного гранита.
-Читай, Семен.
Мужчина в темных очках осторожно кончиками пальцев прошелся по надписи, выбитой в граните.
Фаине Рубан
«Часы торжества миновали
Мои опьяненные губы
Целуют в предсмертной тревоге
Холодные губы твои»

-Это опять твои выдумки, Стас, - он снял очки и платком протер влажные бесцветные глаза и красные веки. Губы его дрожали.
-А ты знаешь, черт побери, не верю я, что это Фаина все устроила, не верю.
Он прижался к холодному мрамору губами, плечи его затряслись.
-Не верю!
Стас ухмыльнулся и начал раскладывать прямо на траве закуску и выпивку.


Декабрь 2006 года



ЕВГЕНИЙ КНЯЗЕВ



-Жаркие объятья дьявола-
-повесть-

1. Попутчик

Маленький невзрачный человек в сером мятом, старинного покроя пальто и с большим баулом, напоминающий бочонок, обернутый глянцевой коричневой бумагой, появился в просвете дверей каюты грузового помошника Артура Третьякова. Он возник также неожиданно, как если бы посреди океана вдруг вам навстречу выплыла геллера древних римлян или плот Робинзона.
Человечек, а его иначе нельзя было назвать из-за маленького роста, топтался в нерешительности, очевидно ожидая приглашения, то и дело протирая большим платком коротко стриженную голову. Пот тонкими струйками сбегал по молодому, но уже исполосованному стрелами морщин серому лицу. Артур лишь на секунду вскинул глаза на гостя и продолжил свое занятие.
-Ты кто? – спросил он, не отрываясь от просмотра грузовых документов, - заходи и говори, времени у меня в обрез.
Артур подписал таймшит и передал его вместе с остальными документами, коносаментами и расписками молодому агенту, который, не вынимая дымящуюся сигарету изо рта, проверял на калькуляторе дисбурсментские счета.
-Ну, вроде бы все, - подытожил агент, стряхивая пепел прямо на палубу, - снабжение на борту, можете сниматься.
Грузовой неприязненно покосился на агента и еще раз взглянул на пришельца, застывшего в ожидании команды. Он принял его за одного из представителей стивидорной компании, хотя там ребята все были ужасно шумные и наглые, а этот словно прирос к палубе. Он указал ему рукой на свободное кресло рядом с журнальным столиком, заваленным коносаментами, таймшитами и прочей грузовой документацией.
Неприлично шаркая растоптанными, необычайно громадными башмаками, незнакомец бочком протопал к креслу и с глубоким вздохом облегчения опустился в него. Тяжелый баул он притулил рядом с собой и опять с тоской поднял глаза на Третьякова.
-Ну что скажешь, печальный ты наш, - не удержался Артур и тут же повернулся к агенту. – Может по стопе на дорожку? Агент отрицательно замахал руками. Его красные и воспаленные от недосыпания глаза слезились от переутомления и дыма.
-Не могу, ревизор, еще два судна на отходе, давай уже по приходу, до конца смены надо продержаться.
-Ну, как знаешь, - Артур с размаху и смачным шлепком тяжелой ладони скрепил рукопожатие и вновь обратился к гостю.
- Что у тебя там, какие проблемы, давай быстро, через десять минут снимаемся.
Меня зовут Михаил Шлемович Минкин, - промямлил незнакомец. – Я врач, хирург, поеду на вашем лайнере пассажиром до Бристольской экспедиции. Там я пересяду на спасатель «Сноровистый», он на дежурстве уже больше полугода, старпом определил меня на подселение к вам, мол, у «грузовика», как я понял у вас, слишком шикарная каюта, пусть потеснится. А я думаю чем в лазарете, то лучше вдвоем, не так скучно, - он, наконец, улыбнулся красными пухлыми губами и опять вытер пот со лба.
-Ты че, с бодуна? – усмехнулся Артур, - вон в рундуке «бренди» початая, плескани в стаканчик, поправь здоровье.
Нет, нет, один не пью, - изменившимся голосом, почти прохрипел доктор и еще ближе прижал к коленям свой баул, обернутый темной бумагой. Такую используют рыбаки для упаковки копченой рыбы.
-Что у тебя в мешке? – хитро сощурив глаза, поинтересовался Третьяков, разглядывая необычный баул. – Небось наркоту, травку-муравку. для экспедиции везешь, - сострил он, - смотри в Бристоле американские «костгарды» такой груз, как спаниели чуют, наткнутся и улетишь на всю оставшуюся жизнь без всяких гринкард в отдельную камеру с бронированной дверью где- нибудь в районе Анкориджа.
Пассажир заговорчески огляделся и прошептал:
-Спирт это, чистейший, медицинский 20 литров. Наш главврач передал мне под личную ответственность до экспедиции. Там в экспедиции нечем инструменты и раны обрабатывать рыбакам. Вот потому и не выпускаю его из рук.
_Ну, ну, - опять усмехнулся Артур, - станут твои рыбаки на такую ерунду, как уколы или раны, драгоценную жидкость тратить, а ты кто вообще, еврей?
Михаил пожал плечами и кивнул головой.
-И отчество у тебя забавное, - продолжил Третьяков, - у тебя отца Шлемом звали что ли? Давай я тебя буду тоже Шлемой звать, уж очень необычное имя, не то, что Миша.
Минкин опять улыбнулся и пожал плечами.
-Тогда заметано, располагайся на диванчике, койки, извини, свободной нет. Старпом, старый алкаш изойдется, если узнает, какого попутчика упустил. Да, вот еще что, ты особенно про свой багаж нашим ребятам не распространяйся, а то твои в экспедиции так и останутся на сухом пайке. Я пока пойду на палубу, проверю, как задраены трюма и закреплен груз, а ты не стесняйся, располагайся, как дома, дорога впереди длинная, две недели ходу до экспедиции.



2. Команда
Третьяков накинул просторный альпак ярко зеленого цвета и вышел на воздух. С верхней палубы ему хорошо было видно, как его матросы опускают, а затем задраивают крышки трюмов метровыми ключами, обтягивая их по периметру специальными болтами. Два новых матроса – азербайджанца и боцман ложили грузовые стрелы в специальные гнезда на случай большого шторма и для улучшения остойчивости судна. Боцман Ваня Курилов никак не мог объяснить им, этим детям гор, как отдать «контру» - самую мощную стальную оттяжку на стреле и как крепить пеньковые канаты восьмеркой на кнехт или утку и что утка не птица, а специальная скоба для креплений. При этом он матерился так зычно и смачно, вспоминая по матери всех Муслимов и Магометов, что эхо от его гортанного баса разносилось по всему притихшему в эти ранние предрассветные часы рыбному порту. Электрики – «белая кость» на любом шипе, спешно смазывали, чехлили лебедки и исчезали в теплых каютах. Легкий белый пушок инея покрыл планширь и надстройку, но ветра не было и потому в это декабрьское утро город слегка затянутый дымкой, казался спящим монстром, за полчаса до пробуждения. Он слегка дышал свистками электровозов, лязгом буферов вагонов, редкими гудками буксиров и шумом первых автомобилей. В такой ранний час, после завершения всех дел Артуру нравилось постоять минуту, другую и послушать дремлющий город, ведь через час, два этот монстр окончательно проснется, взревет грохотом лебедок, кранов, ревом погрузчиков, возгласами докеров и криками, поднятых с поверхности Золотого Рога жирных, откормленных отходами большого города, чаек.
-Эй, Сидор, окликнул он одного из трюмных матросов, - собери у моряков грузовые планы по трюмам и через полчаса ко мне.
Сидор, молодой белокурый парень, в телогрейке, из-под которой выглядывала тельняшка, махнул рукой в знак понимания и, со скрипом затянув последний болт на крышке четвертого номера, направился в сторону бака. Говорят, этот паренек, родом из-под Вятки, до прихода на судно служил на атомных подводных лодках и уже успел поваляться во флотском госпитале с признаками анемии после взрыва одного из реакторов в бухте Чажма, но пока он ничем не отличался от других моряков, только был более замкнутым и исполнительным.
Артур поежился, зевнул. Он только сейчас вспомнил, что не спал уже третью ночь, рука сама потянулась к задрайке на двери. В слабо освещенном коридоре он столкнулся с токарем Сергеем Варенниковым, прозванным на судне «вареник». Сергей страшно не любил своего прозвища и предпочитал, когда его просто по- морскому называли – «точило».
-Стой, точило, - Третьяков схватил токаря за промасленный рукав рабочей куртки и тут же с наигранным презрением отер руку об альпак. – Из твоей робы можно литр мазута выжать, ох уж эти мне маслопупы. Как ты сегодня вечером, свободен? Намечается небольшой банкет по случаю отхода, с тебя закусь, ты ведь вхож в закрома к артельщику. Прицепом захвати двух практиканточек из Дальрыбвтуза, ну тех, что вчера прибыли на судно, такие цыпки беленькая и черненькая хохотушки, они где-то рядом с тобой живут. Чур, беленькая моя!
-Ну, ты, грузовик, орел, не успели еще от причала отойти, твоя Иринка, вон еще в окно нас видит, а ты уже беленькая, черненькая…- токарь тихо засмеялся. Поить - то есть чем? Эти молодые, сам знаешь, сосут водку, как насосы.
- Насчет этого не переживай, то моя забота.
-А как же твои штурманцы - коллеги, будешь приглашать?
-Им не положено, они с сегодняшнего дня за рулем, а на переходе посмотрим, давай «вареник» действуй, - он хотел, было хлопнуть приятеля по плечу, но опять одернул руку. – Ты, вареник, когда - нибудь свой комбез стираешь?
Точило обиженно поджал губы.
-Ты это, грузовик, при девчатах меня вареником не называй, не то схлопочешь по сопатке.
-Ладно, иди, не обижайся. Точило ты - когда пашешь, а так – вареник…
Артур легко увернулся от бокового удара и резво сбежал по трапу на главную палубу. Здесь он открыл лаз четвертого номера, где под замком у него хранились «неофициальные» посылки для моряков Бристольской экспедиции. Те, кто хотел бесплатно, «на халяву» отправить побольше вкусняшек своим рыбакам на суда, болтающимся уже по три - четыре месяца в северных водах Тихого океана, на стоянке в порту подходили к ревизору и договаривались с ним о такой «бесплатной» доставке. Вознаграждением за услугу была, как правило, банальная бутылка водки, но эти несчастные не знали или забыли, что ничего не бывает бесплатного в этом мире. И хотя они с тоской смотрели в честные глаза командира по этой части, жадинам, как правило, не везло.
Специалистом по части ревизии таких посылок был лучший трюмный матрос – маленький, кривоногий чуваш Вася Резун. Он только год назад прибыл на судно после службы на границе и за это время сумел превратиться в настоящего моряка. То, что другим давалось с огромным трудом, он схватывал на ходу. Василий свободно управлялся со стрелами и такелажем, уверенно стоял на руле, ловко бросал выброску и знал, когда и какой флаг поднять на сигнальной мачте. Но самая главная его способность была, очевидно, впитана с молоком матери. Он мог настолько искусно вскрывать, а затем обратно упаковывать пакеты и ящики, что даже получатель ни о чем не мог догадаться, и потому на вечернем ужине у моряка не переводилась копченая колбаска, фрукты, коньячок…
Во время службы на границе простодушный на вид Васек был поставлен, как говорят, «на шлагбаум». За день этот рыжий кривоногий пограничник собирал до 200 баксов с проходящих лесовозов, контейнеровозов, автобусов с челноками и проститутками, отщипывал себе самую малость. Хотя «деды» и офицеры иногда «трясли» паренька, но все же он к концу службы сумел скопить деньжат и прикупил солнечную двенадцатиметровую гостинку – «хихушку» недалеко от рыбного порта.
Сейчас в трюме он занимался своим обычным делом: разжижал или как говорят «женил» гофтару, предназначенную для упаковки готовой мороженой рыбопродукции. А делал он это очень просто. Из стандартного пакета обечайки или коробов он вытягивал пару- другую и из них формировал новые. В экспедиции на эти излишки можно было свободно разжиться красной или угольной рыбкой, а иногда и красной икорочкой.
Грузовой по железному трапу, у которого балясины по хорошей морской традиции были обмотаны пеньковым кончиком, спустился в твиндек и внимательно оглядел готовые пакеты обечайки и коробов.
-Мастер!, - довольно хмыкнул он, - с гофтарой пока финиш, займись халявными посылками и через часик подтягивайся ко мне в каюту, - он бросил ключи от «локера» Резуну. Тот с кошачьей ловкостью поймал звякнувшую связку. – Кэпу тоже бы надо для стола вкусняшек подбросить, чтобы не дергал зазря, а чифу повариху сплавим, они по объемам животов, как роженицы схожи, вот и пускай трутся пупками до прихода.
Артур блаженно потянулся, как человек, только что уладивший все неразрешенные дела, взглянул на часы, светящийся циферблат показывал дату 24 декабря.
-Боже, ведь завтра Рождество, вот еще один повод погулять. - Оглядевшись, он по - хозяйски поддел носком ботинка, лежащий на пути пакет, затем поднял его и легко забросил на верхний штабель. «Этот капитан-умник думает, что он хозяин на корабле, а чтобы этот праведник делал без меня. Сейчас еще товарное топливо для экспедиции проверю, проинструктирую донкера, как пользоваться надставным штоком на рулетке для замеров, один сантиметр на штоке – это уже тонна с каждого получателя. Сделаю липовые коносаменты и считай двести тонн дизельки у меня в кармане. Продадим на обратном пути добытчикам в Охотоморской экспедиции». Он перевел взгляд на Резуна. Тот затянул упаковочной лентой очередную пачку гофтары, вытащил из-за голенища кирзового сапога длинный изогнутый нож с костяной рукояткой – «наваху» и ловко, по ящикам со снабжением вскарабкался к «локеру», где хранились посылки. Лезвие ножа сверкнуло в тусклом свете одинокой трюмной лампы, свисающей на длинном черном кабеле, словно парашют. Вася очень гордился своим ножом, каждый день точил его и полировал. Это был не тот большой испанский складной нож, который использовали конкистадоры, вспарывая животы своим врагам. «Перышко» американских индейцев племени «Навахо» он добыл на границе, отобрал у косоглазого контрабандиста, младшего русского брата и с тех пор не расставался со своей помощницей – «навахой» ни при каких обстоятельствах.
-Не буду мешать, «потрошитель», - крикнул ему Третьяков и, не спеша, вылез из трюма. На верху он услышал отрывки рявкающих фраз из мегафона … « команде приготовиться на отшвартовку...». Мимо на бак рысцой пробежал молодой длинноногий третий помощник Сережа Котов.
-Грузовик, давай своих бездельников на отшвартовку.
-Перебьешься, у тебя и так народу, по пять человек за один швартовый конец держатся, с ними пока разберись, кому на турачке стоять, кому стопора крепить, а мои с грузом работают. Будет недостача или излишки и прощайте премиальные, останешься на гольном окладе.
Третий не дослушал, махнул рукой и побежал на бак, где уже суетилось с десяток матросов, подгоняемые сочными матами боцмана Курилова. Они скидывали концы с кнехтов и, после отдачи с берега, резво наматывали их на вьюшки. Все это упаковывалось в брезентовые чехлы и крепилось по-походному.


3. Близкое знакомство

В каюте Артур застал пассажира в том же кресле и даже в том же согнутом положении. Его будто привязали к креслу и под угрозой пыток запретили шевелиться. Шлемыч все также судорожно сжимал между ног заветную бутыль.
-Эй, не замерз еще? – окликнул его Третьяков.
Шлема встрепенулся, засуетился, стал развязывать путаные узлы обвязки на своем баллоне.
-Сейчас разведем по чарке за отход и вперед на Аляску.
От этой фразы Артур чуть не рассмеялся. Он с минуту наблюдал за мучениями доктора, затем вытащил из стола овальный, хорошо отточенный шкерочный нож и одним взмахом отсек непослушный узел. Шлема, ойкнув, едва успел убрать руки. Он с восторженным удивлением поднял на Виктора влажные голубые глаза.
-Еще немного и пальцев бы меня лишил, - жалобно произнес он, - но рука у тебя поставлена, моряк, хорошо, из тебя бы мог хороший хирург получиться.
-Быстрее патологоанатом, - съязвил Третьяков.- Я в детстве дохлых кошек препарировал, но самой большой забавой у пацанов с моей улицы была